Французский танк С А-1 "Шнейдер", планировавшийся к закупке русской армией

На межсоюзнической конференции весной 1917г. была заявлено потребность России в 390 танках. Первоначально планировали закупить средние СА-1 “Шнейдер”, но в сентябре 1917г. военному агенту в Париже поручили “сообщить результаты испытаний танков легкого типа “Рено" с одним пулеметом” (в это время завод “Рено” только-только закончил постройкой первые серийные легкие танки). В октябре находящаяся в Англии комиссия ГВТУ обратила внимание на “новый тип тяжелых полевых крейсеров английской армии” (скорее всего, имелся в виду прототип тяжелого Mk V, но термин “крейсер” наводит на мысль и о прототипе среднего Мк А). В обоих случаях подчеркивалась проходимость танков, имевшая “огромное для русских условий значение”. Однако ни французские, ни английские танки так и не попали в Россию – союзники, сами лишь разворачивавшие выпуск нового средства войны, не слишком спешили делиться им с русской стороной (англичане предпочитали не только “маскировать” свои работы мифическими "русскими заказами”, но даже показывали танки русским представителям неохотно), а тут еще и начавшаяся русская революция. Зато в 1918 г. танки союзников “добрались” сюда для противодействий красным армиям, после чего в качестве трофеев все-таки стали первой материальной частью танковых сил, но уже РККА.

Новый план формирования броневых частей русской армии выглядел вполне реально, тактический и технический опыт личного состава бронечастей также обещал удачное применение новых машин, однако реализовать план не удалось даже частично. И помешала этому не революция сама по себе, а общее положение надорвавшейся русской промышленности и глубокий финансовый кризис – то есть те же причины, которые и подготовили революцию.

Все это вызвало приостановку работ, затрудняло необходимые новые закупки шасси и оборудования, а развернувшиеся с февраля 1917г. события лишь довершили дело.

Что касается построенных в России опытных машин, то наиболее практичными и близкими к типу “танка” оказались полугусеничные бронеавтомобили, собранные на Путиловском заводе – “Ахтырец” полковника Гулькевича и “Остин-Кегресс”. Они же и получили боевое применение уже в ходе Гражданской войны. Бронеавтомобиль Гулькевича на шасси полугусеничного трактора имел более живучие металлические гусеницы и потенциально лучшую проходимость, был лучше вооружен и, кончено, мог бы стать “русским типом танка”. Но сложилось так, что из всех проведенных в России до 1918 г. работ над вездеходными боевыми машинами, пожалуй, только “полутанк” схемы Кегресса, переделанный из двухосного бронеавтомобиля, имел какое-то влияние на дальнейшее развитие техники.

Вопрос противотанковой обороны был поставлен в русской армии сразу после первых сообщений о действиях английских танков: ни у кого тогда не возникало сомнений в способности Германии приступить к скорой постройке собственных танков. Тем более, что действия германских тяжелых бронеавтомобилей на Русском и Румынском фронтах в 1916г. оказались весьма успешными.

В приказе Командующего войсками Юго-Западного фронта генерала А.А. Брусилова № 0234 от 8 января 1917г. указывалось: «Есть сведения на то, что германцы уже построили два типа «тэнк»: один низкий, вооруженный пулеметами (на самом деле был построен только через год – С.Ф.), другой большого типа, размером железнодорожного вагона (тогда только велась сборка деревянного макета тяжелого танка A7V – С.Ф.)… с пулеметами и приспособлением для выпуска ядовитых газов… Приказываю предупредить всех без исключения нижних чинов о возможности появления неприятельских «тэнков» и объяснить доступным им языком их устройство, дабы выход этих чудовищ современной техники не мог бы быть для войск неожиданным… Главное средство борьбы – это артиллерийский огонь. На каждом боевом участке надлежит теперь же разработать подробные соображения по организации надлежащей встречи «тэнков»… Необходимо сосредоточенный огонь по «тэнку» направлять с возможно большего фронта… Шрапнельный огонь необходим по сопровождающей «тэнк» пехоте, которая будет стремиться воспользоваться «тэнком» как подвижным фортом… Приобретает особое значение организация связи войсковой разведки и передовых окопов с наблюдательными артиллерийскими пунктами… Пехота выдержанная, стойкая, удерживающая окопы в своих руках и пропустившая «тэнки», неминуемо «приобретает их как славный и заслуженный трофей своего мужества». В следующем приказе № 0239 от 15 января были даны указания по применению фугасов: они должны были устанавливаться на путях вероятного движения танков, впереди или внутри проволочных заграждений, содержать не менее 20 фунтов взрывчатого вещества, подрываться дистанционно или автоматически – с помощью чувствительных замыкателей Бродского.

При крайне скудных, больше опирающихся на слухи данных о возможных параметрах германских танков, основные положения противотанковой обороны были выработаны верно. Заметим, что в русской армии это сделали практически в то же время, что и в германском рейхсвере, реально встречавшемся с танками. Этому способствовал и тщательный анализ опыта борьбы с бронеавтомобилями. В русской армии к тому времени уже нашли применение бронебойные винтовочные пули: заказы на них ГАУ выдало еще в мае 1915 г. Всего было заказано более 36 млн. пуль системы штабс-капитана Кутового со стальным сердечником, предназначенных «для стрельбы по бронеавтомобилям и стрелковым щитам». Любопытно предложение поручика Е. Л алетина, поданное 17 сентября 1915г. в Отдел Изобретений ЦВПК: Лалетин считал полезным использовать против бронеавтомобилей «наши крепостные ружья (20,32-мм ружья Гана обр.1877г. – С.Ф.),… сила их была рассчитана так, чтобы пробивать туры с землей» (имеется в виду пуля с твердым сердечником). Нетрудно увидеть здесь идею противотанкового ружья, высказанную много раньше, чем в Германии начали создавать первое в истории ПТР. Впрочем, идея витала в воздухе – на Западном фронте, например, старые крепостные винтовки использовали для «снайперской» стрельбы по укрытым щитами наблюдателям и пулеметным расчетам. Оставался один шаг, чтобы перенести этот опыт в область борьбы с танками и бронемашинами. Однако Отдел Изобретений ЦВПК вынужден был констатировать, что «старых крепостных ружей уже в цейхгаузах не имеется». Стоит упомянуть и сделанное еще в конце 1914 г. предложение офицера постоянного состава Военной Автомобильной школы штабс-капитана В.А. Мгеброва (считавшегося ведущим специалистом по бронеавтомобилям) применять против бронеавтомобилей противника 40-мм фугасную ружейную гранату его системы – едва ли не первое в истории предложение “противотанкового оружия пехоты”. В марте 1917 г., по инициативе штаба 7-й армии Юго-Западного фронта, отдельной брошюрой были выпущены «Указания по борьбе с танками». Против танков предлагалось использовать «кинжальные взводы», выделенные от батарей 76-мм («трехдюймовых») полевых пушек, траншейные 57-, 47- и 40- мм («Виккерс») скорострельные пушки (имевшие в боекомплекте бронебойные снаряды), 37-мм пушки обр. 1915г. системы Розенберга и Мак- Клена. Их дополняли располагаемые в две линии в шахматном порядке фугасы (заряд фугасов «увеличился» до 40 фунтов), ручные гранаты, легкие мины, противотанковые рвы. Отметим предложение использовать подвижные мины, подтягиваемые на пути движения танков из передовых окопов. Начальник инженеров фронта в своих дополнениях к приказу № 0234 добавил к этому «малые фугасы», плоские «самовзрывные» мины Ровенского, а также предложил минировать противотанковые рвы. Полевой Генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович заметил, что применение против танков легких горных пушек затрудняется преимущественным сосредоточением этих орудий на Кавказском фронте, а траншейных орудий – их незначительным количеством. Таким образом, главная роль в планируемой ПТО отводилась трехдюймовой полевой пушке (ситуация, схожая с противотанковыми возможностями германской артиллерии).